Выпуск 35. Киберхарассмент: почему это серьезно и как от него защититься? Онлайн-домогательства часто воспринимается как что-то несущественное, хотя могут иметь серьезные последствия для людей. Причины и профилактику киберхарассмента мы обсуждаем с юристом Юлией Островской.

Оскорбления в соцсетях и мессенджерах, навязчивая переписка, нежелательные звонки — все это проявления киберхарассмента, или виртуальных домогательств. Его жертвами чаще всего становятся женщины.

Онлайн-домогательства часто воспринимается как что-то несущественное, хотя могут иметь серьезные последствия для людей. Они приводят к социальному исключению, к тому, что люди меньше используют публичные пространства, а иногда даже — к депрессиям и суицидам.

Причины и профилактику киберхарассмента мы обсуждаем с юристом Юлией Островской.

Кибер-домогательства ведут к исключению из социальной и общественной жизни. Столкнувшись с кибербуллингом, жертвы стараются закрыть свои соцсети, делать меньше публикаций. Это ограничивает их общественную и публичную деятельность.

Юлия Островская

ЧИТАТЬ:

Анастасия Седухина: Всем привет! Это подкаст «Неслабый пол» проекта «Гласная» и я, его ведущая, Настя Седухина. В прошлых сезонах мы посвятили не один выпуск проблеме харассмента. Но о киберхарассменте, домогательствах и преследованиях в интернете мы еще не говорили. Тем временем травля, преследования и навязчивое внимание в соцсетях и мессенджерах — не редкость. С тем или иным его проявлением наверняка сталкивались многие из нас. В этом выпуске мы обсудим, кто чаще всего сталкивается с киберхарассментом, как его распознать и какие существуют легальные меры по защите от такой формы насилия. У нас в гостях юрист и заместитель директора центра социально-трудовых прав Юлия Островская.

Юлия, прежде всего какое определение как юрист вы можете дать киберхарассменту и кибербуллингу?

Юлия Островская: Строго говоря, у нас нет единого юридического определения, которое мы могли бы использовать. Его нет ни в российском законодательстве, ни в международном. Разные страны по-разному это в своих юрисдикциях определяют. Есть конвенция Международной организации труда, которая посвящена проблеме насилия и харрасмента в сфере труда, она дает определение харрасмента. В ней указано, что существует и киберхарассмент — нежелательные, доставляющие неудобства, причиняющие какой-либо ущерб действия, которые происходят онлайн, совершаются в виртуальном пространстве. Еще мы можем опираться на специальный доклад спецдокладчика ООН, который был подготовлен в 2018 году. Там тоже указывается, что онлайн-насилие, онлайн-преследование, киберхарассмент — это любой акт насилия, который совершается в информационном пространстве, с использованием информационных технологий. К сожалению, ничего более конкретного в российском праве пока у нас нет.

Анастасия Седухина: Кого же касается эта проблема? Можно ли сказать, что сейчас основные жертвы — это блогеры, знаменитости и т. п.?

Юлия Островская: Скорее всего, нет. Это более широкая проблема, и касается она более широкого круга лиц. Опираясь на европейские, на западные исследования, на данные Организации Объединенных Наций, мы можем говорить о портрете жертвы. Большинство жертв — это женщины. Также, как и в других случаях, когда харрасмент происходит реально и в большинстве случаев применительно к киберхарассменту, — это молодые женщины в возрасте от 15 до 28 лет.

Что касается блогеров и известных людей…У нас может создаваться такое впечатление, что проблема касается в большей степени их, потому что такие случаи обсуждаются, становятся медийными. Когда это касается простых людей, то такого активного обсуждения не происходит, эти истории до нас часто просто даже не доходят и остаются неизвестными. Но существуют данные и Международной организации труда, и данные «ООН-женщины», которые говорят о том, что за время пандемии, когда многие ушли работать дистанционно, удаленно, стали больше и чаще использовать интернет, эта проблема еще более актуализировалась, еще большее количество людей, преимущественно женщин, сталкивается с этой проблемой. А кто совершает такие действия? Как правило, это молодые люди в тех же возрастных границах.

Анастасия Седухина: Можно ли говорить, что основная причина кибербуллинга — это внешний вид жертвы?

Юлия Островская: Внешний вид иногда бывает причиной, особенно когда травля или буллинг осуществляется в отношении публичной, медийной персоны, незнакомых людей. Но все-таки нет, это не единственная причина. Часто такие действия совершают коллеги, знакомые, люди, которых что-то связывает с жертвой, они лично знакомы. Но, подчеркну, внешность — не первая причина. Существуют и другие: желание причинить неудобство человеку, неприязнь либо действительно осознанная дискриминация по какому-то признаку, когда человека преследуют в силу его пола, национальности, религии или по каким-то другим причинам.

Анастасия Седухина: Есть ли какие-то исследования, какой-то рейтинг того, что чаще всего триггерит, из-за чего возникает раздражение, киберхарассмент?

Юлия Островская: Я не встречалась с такими исследованиями. Что касается России, у нас нет данных об этих проблемах в реальном пространстве и в виртуальном, на которые мы могли бы опираться. Скорее всего, мы не имеем полную картину, потому что большое количество людей, которые сталкиваются с таким проявлением, просто никому не сообщают об этом, никуда не обращаются. Это считается личным делом, какой-то личной проблемой.

Анастасия Седухина: А куда они могли бы обратиться? Кто мог бы им помочь?

Юлия Островская: В этом и состоит проблема. Потому что у нас в России нет эффективных механизмов защиты от насилия, от харассмента, в том числе если такие действия происходят и онлайн. И, наверное, если они происходят онлайн, это даже сложнее, потому что кажется: это происходит в виртуальном пространстве и как будто бы такое преследование, угроза, действия менее реалистичны. Хотя мы понимаем, что они имеют самые серьезные последствия для людей. Это приводит и к социальному исключению, и к тому, что люди меньше используют эти публичные пространства. Это приводит к депрессиям и даже к суицидам. Такие случаи тоже бывают.

Мы знаем, что большая проблема в России в том, что правоохранительные органы не очень серьезно и не очень охотно реагируют на жалобы о преследованиях, о харассменте, даже когда они происходят оффлайн, в реальности. И, конечно, еще менее охотно, менее серьезно они реагируют на такие жалобы, связанные с какими-то проявлениями в интернете. Это тоже как раз одна из причин, почему люди никуда не обращаются: потому что они понимают, что не могут рассчитывать на серьезное обращение, на эффективное расследование, на положительный для себя результат. И, наверное, только общественные организации — правозащитные, женские — остаются единственными, кто может оказать психологическую или юридическую помощь и поддержку пострадавшим.

Анастасия Седухина: То есть можно сказать, что киберхарассмент — это такая же гендерная проблема, как, скажем, домашнее насилие?

Юлия Островская: Да, абсолютно. Эта проблема тоже имеет гендерное измерение.

Анастасия Седухина: Может быть, вы помните о каких-то ярких случаях киберхарассмента в России, которые были на слуху?

Юлия Островская: Есть несколько случаев, которые являются очень важными. Например, история россиянки Валерии Володиной, которая обратилась в Европейский суд. Ее дело было связано не только с киберхарассментом. Там было реальное насилие, а уже потом был и киберхарассмент. И жаловалась она как раз на это. Это было преследование, одна из форм его проявления — порно-месть, когда публикуются интимные фотографии человека без его согласия, взламываются аккаунты в социальных сетях. Со стороны ее партнера было такое поведение. Она жаловалась, но все было безрезультатно, не было эффективного расследования, не было предпринято никаких мер. В итоге Европейский суд удовлетворил ее жалобу, присудил ей компенсацию и отметил, что в России необходимо вводить эффективные механизмы расследования и защиты людей, которые сталкиваются с такими проявлениями.

Это было очень важное дело. Впервые такое решение было вынесено по такой жалобе. Оно много обсуждалось, и мы ожидаем, что Российская Федерация, Правительство будут исполнять эти решения, что последуют какие-то решения в регулировании и в практике работы правоохранительных органов.

Второй случай, который тоже был на слуху и обсуждался, — в отношении известной писательницы Дарьи Серенко, которая периодически, подвергалась преследованиям и угрозам в интернете. И в этом случае тоже никакой реакции, несмотря на то, что эта история публичная, что об этом писали СМИ, сама Дарья, ведь она известный человек. Мы видим, что нет никакой защиты в ее отношении и нет никаких эффективных мер, которые бы правоохранительные органы принимали в этой ситуации.

Анастасия Седухина: Вы сказали, что Европейский суд по правам человека обязал внедрить механизмы противодействия киберхарассмента. Есть ли уже страны, которые внедрили подобные механизмы? Что это за могут быть механизмы, на что ориентироваться?

Юлия Островская: Да. Уже довольно много европейских и западных стран приняли соответствующее законодательство. Но это страны, где вообще хорошо развито антидискриминационное законодательство и существуют меры защиты от насилия и в частной, и в публичной сфере. В том числе они вводят разные определения для таких проявлений, как шантаж, кибербуллинг и онлайн-насилие, или домогательство в интернете. К этому существуют разные подходы, но пока нет единой модели. Но вводятся дефиниции в законодательство, и правоохранительные органы реагируют на такие жалобы и расследуют их серьезным образом так же, как они расследуют те преступления или правонарушения, которые совершаются в реальном пространстве.

Анастасия Седухина: Какие могут быть механизмы профилактики киберхарассмента?

Юлия Островская: Конечно, это информирование и обучение, потому что киберхарассмент имеет свою специфику: он совершается дистанционно, без физического контакта. Это намного проще, намного быстрее что-то написать в интернете, отправить. Это может быть анонимно, то есть даже необязательно называть свое имя. И жертва в еще более уязвимой ситуации, потому что ей сложнее противостоять, когда она не понимает, от кого исходят угрозы, преследование или кто распространяет какие-то сведения о ней или ее фотографии. Конечно, важно, чтобы было просвещение, просветительская работа о том, что это такая же серьезная проблема, что она имеет самые серьезные последствия, что такое поведение неприемлемо.

В случаях, когда это касается каких-то институций (часто люди сталкиваются с киберхарассментом, с киберпреследованием в связи со своей работой или профессиональной деятельностью), тогда это еще ответственность самих институций. И здесь можно действовать очень эффективно. Работодатели, компании, организации могут принимать локальное регулирование так же, как мы говорим о регулировании против харрасмента на работе, — это тоже составляющая этой проблемы. То есть там стоит указывать, что все подобные проявления, которые совершаются в интернете, в мессенджерах, с помощью каких-то приложений в мобильных телефонах, — это тоже харассмент, это неприемлемое поведение, это запрещено, эти случаи будут расследоваться и будут применяться соответствующие санкции к тем лицам, которые это совершают.

Анастасия Седухина: Вы говорите, что люди по работе могут сталкиваться с киберхарассментом. Речь идет о каких-то социальных и публичных профессиях?

Юлия Островская: И о них тоже, но необязательно, потому что виртуализация происходит довольно быстро. Существует, например, служба поддержки, которая общается онлайн с клиентами, с покупателями, с теми, кто получает услуги. Работники этой службы тоже могут сталкиваться с неприемлемым поведением. Просто люди, которые работают офлайн, оставляют свои контакты, и они могут получать сообщения от своих коллег в нерабочее время, например, с использованием мессенджеров, электронной почты, социальных сетей. Это сейчас тоже доступно, распространено и довольно просто.

Этим вопросам тоже необходимо уделять внимание и рассматривать это как один из вопросов безопасности. Долгое время они не рассматривались в России. Но сейчас с учетом того, как меняется наша жизнь, насколько важен интернет, насколько важно онлайн-пространство, мы должны это рассматривать как одну из составляющих безопасности и рабочей среды, и частной жизни.

Анастасия Седухина: Вы сказали, что нужно говорить о том, что киберхарассмент имеет социально-экономические последствия. А можете подробнее рассказать, что это за последствия?

Юлия Островская: Это последствия, которые возникают уже как раз в реальной жизни. Но причина такого поведения находится в интернете или в онлайн-пространстве. Это ведет к исключению из социальной и публичной жизни, когда люди, которые сталкиваются с кибербуллингом, просто стараются или не говорить публично, или закрыть свои социальные сети, или не писать что-то в следующий раз. То есть это ограничивает их общественную деятельность, публичную деятельность. Есть исследования Международной организации труда, что женщины в 16 раз чаще оставляют работу по причине того, что они сталкиваются с преследованием на работе, и часть из них — это онлайн-преследования. И это — еще одна составляющая проблемы гендерного неравенства. Кроме того, женщины они теряют работу, соответственно, компания или экономика теряет таланты. Это имеет экономический эффект для частной жизни, для конкретных людей, для компании, даже для государств. В итоге одна из составляющих такой проблемы кроется в экономической эффективности. Это серьезная проблема, которой пока что не уделялось достаточного внимания. Все это воспринимается как виртуальная вещь, которая не имеет отношения к реальной жизни. Но на самом деле это не так. И мы знаем, что есть профессии, которые полностью связаны с интернетом, и тогда это имеет особенно важное значение — создание безопасной среды.

Анастасия Седухина: А почему мужчины не уходят из публичного пространства?

Юлия: Мужчины в принципе реже сталкиваются с подобными проявлениями — с киберхарассментом, с киберпреследованием. Но, как и в реальной жизни, мужчины тоже могут стать жертвой. Мы знаем, что это не проблема взаимодействия полов. Это проблема распределения власти. Также мужчины могут сталкиваться с подобными проявлениями не только со стороны женщин, но и со стороны мужчин. Есть исследование Европейского Союза от 2014 года, в котором сказано, что женщины с такими проявлениями сталкиваются в 25 раз чаще мужчин. В России статистики нет, мы проверить не можем, но можем поверить европейской статистике.

Анастасия Седухина: То есть даже в Евросоюзе, где в принципе предпринимаются меры по эмансипации и равноправию полов, такой большой разрыв в части киберхарассмента?

Юлия Островская: Да-да, даже в Европе, где это признается частью проблемы дискриминации, где принято соответствующее законодательство, где чаще всего и работодатели, и компании будут на это реагировать, все равно эта проблема существует и существует такой большой разрыв.

Анастасия Седухина: Можно предположить, что в России этот разрыв еще больше?

Юлия Островская: Ну, как минимум не меньше.

Анастасия Седухина: Как стоит себя вести человеку, ставшему жертвой киберхарассмента?

Юлия Островская: Не оставаться с этой проблемой наедине. Попробовать обратиться в помогающие организации, которые работают с проблемой насилия, женские или правозащитные организации, которые есть у вас в городе. Искать такие организации через интернет, дистанционно обращаться в них, получать психологическую помощь, юридическую помощь. При поддержке специалистов можно пробовать обращаться и в правоохранительные органы. Самостоятельно это, как правило, сложно сделать. Ну, а если это связано с профессиональной деятельностью, то очень важно сообщать обо всех подобных правлениях работодателям, ведь часто компании тоже не заинтересованы, чтобы у них возникали такие проблемы. Чаще они стремятся к созданию безопасной среды. И если есть в организации профсоюз, то это тоже нас союзник, тоже имеет смысл туда обращаться с такими проблемами.

Анастасия Седухина: А как поступить, если вы стали свидетелем киберхарассмента?

Юлия Островская: Если вы стали свидетелем киберхарассмента и видите, что человек становится источником таких практик, то важно сказать, что это неприемлемое поведение, что это серьезная проблема и что это не виртуальность, несмотря на то, что вы что-то пишете или делаете что-то в интернете. Это реальная жизнь, которая причиняет реальный ущерб людям. А если вы стали свидетелем того, что человек сталкивается с таким поведением, то помогите ему, подскажите, что это не частная проблема, это не вопрос личных отношений, а форма дискриминации, форма насилия, и имеет смысл обратиться к психологу, в помогающие организации или в какие-то инстанции, к работодателю, к HR, в профсоюз — туда, где могут помочь с решением этой проблемы.

Анастасия Седухина: Мне кажется, что не все интернет-пользователи понимают, где проходит граница между шуткой и оскорблением. Вот как объяснить, как провести четко эту грань?

Юлия Островская: Я думаю, так же, как мы делаем это в ситуации с реальным харассментом. Если ваше поведение не является желательным, является оскорбительном для другой стороны, прекратить это делать. Если человек вам пишет или говорит в ответ, что это для него неприятно, неприемлемо, доставляет ему неудобства, то нужно просто прекратить это поведение. Мы знаем, что часто люди действительно говорят: «я не хотел, я не думал, что это харассмент, я со всеми так шучу, например, какие-то сексистские шутки отпускаю». Но если человек вам говорит, что для него это неприятно и неприемлемо, обратите на это внимание, серьезно к этому отнеситесь.

Анастасия Седухина: То есть, получается, нужно еще и четко прописать в интернете, что то, что вы делаете, мне неприятно, именно вот так, такими словами?

Юлия Островская: Например, такими, да.

Анастасия Седухина: То есть просто какие-то язвительные комментарии к постам – это еще не киберхарассмент?

Юлия Островская: Это тоже может быть киберхарассментом, если становится уже системной историей, если это постоянное навязчивое поведение, которое доставляет неудобства. В социальных сетях часто есть функция, где мы можем пожаловаться. Но здесь есть тоже отдельный вопрос, как службы поддержки социальных сетей реагируют на такие жалобы и что они признают оскорблением, допустимым поведением и недопустимым. К внутренней политике социальных сетей тоже много вопросов. Они требуют большой общественной дискуссии, потому что часто мы видим, что в случае каких-то угроз или оскорблений, особенно когда это имеет сексуальный или гендерный подтекст, служба поддержки социальных сетей на такое не всегда реагирует внимательно и серьезно.

Анастасия Седухина: Можно ли в таком случае подать жалобу на соцсеть?

Юлия Островская: Это было бы интересно. Юридически у меня есть сомнения, насколько это может быть эффективно в России в таком частном случае. Но, как мне представляется, это важный вопрос для обсуждения, который пока не очень широко поднимается на уровне глобальных компаний, которые осуществляют поддержку социальных сетей. А ему стоило бы уделять гораздо большее внимание. Это тоже такой вопрос для социального диалога на глобальном уровне, который очень важно инициировать и развивать.

Анастасия Седухина: Какие наказания существуют уже сейчас в мировой практике за кибербуллинг?

Юлия Островская: Самые разные. Это бывают административные штрафы, на уровне компании — дисциплинарная ответственность, какие-то меры вплоть до увольнения. На уровне государства — административная ответственность, уголовная ответственность в каких-то случаях. В принципе, в России тоже есть статьи, которые могли бы применяться. У нас есть административная статья «оскорбление», и есть уголовные статьи, предусматривающие наказание за угрозы жизни и здоровью. Но дело в том, что они очень редко применяются в таких случаях, потому что такие угрозы не воспринимаются как реальные.

Анастасия Седухина: То есть я правильно понимаю, что в России еще не было ни одного случая, когда было бы вынесено какое-то наказание, когда бы рассматривался именно случай киберхарассмента в отношении женщин?

Юлия Островская: Были случаи. Все-таки такое бывает, хотя это не очень распространенная практика. Были случаи, когда публиковались какие-то фотографии, были жалобы, но системно у нас отсутствуют эффективные средства защиты. И как раз случай Валерии Володиной нам это продемонстрировал очень наглядно. Не должно быть так, что это остается на усмотрение конкретных людей, конкретных полицейских. Кто-то из них серьезно к этому отнесся, а кто-то нет. Это неэффективная система. Должны все подобные жалобы рассматриваться серьезно и должно проводиться эффективное расследование и приниматься соответствующие меры.

Анастасия Седухина: То есть, получается, нужно еще работать именно с полицейскими, с органами правопорядка, чтобы разъяснять им все гендерные аспекты в случаях киберхарассмента?

Юлия Островская: Да. Получается так. И вообще в целом нужно разъяснять о проблеме насилия и гендерно-обусловленного насилия, в том числе, харассмента и реального, и виртуального.

Анастасия Седухина: Мы говорим о том, что в России не воспринимаются всерьез случаи домашнего насилия или киберхарассмента. Но когда это касается знаменитостей, особенно рэперов, то Следственный комитет, российские правоохранительное органы как-то очень настораживаются и готовы заводить дела по малейшему поводу. Как вы думаете, с чем это связано?

Юлия Островская: Я это связываю в первую очередь не с тем, что это известные личности, а, скорее, с тем, что в этих случаях как бы резюмируется некий общественный интерес, на который они покушаются каким-то своими высказываниями, которые они допускают в песнях или где-то в интернете. А когда это касается частной жизни, частного случая, то почему-то мы тут не резюмируем общественный интерес, нам кажется, что это просто ваше личное дело, это какая-то частная угроза или частное оскорбление. Хотя, конечно, проблема насилия тоже связана с общественным интересом безопасности и с вопросами гендерного равенства. Хотелось бы, чтобы было серьезное отношение именно к таким повседневным частным случаям.

Анастасия Седухина: Мы поговорили об оскорблениях в соцсетях. Часто, когда говорят о харассменте в обычной жизни, в него еще включается понятие киберпреследования, или сталкинга. Что это такое? Можете подробнее объяснить?

Юлия Островская: Киберсталкинг — это преследования в интернете с помощью электронной почты, социальных сетей, мессенджеров или звонков. И это рассматривается тоже как одна из форм онлайн-насилия, когда пострадавших преследуют, систематически отправляя какие-то сообщения: например, сообщая их адрес, или куда они пошли, или где они живут, или даже публикуют где-то эти данные публично. Это бывает сопряжено с угрозами, или с какими-то посылами сексуализированными или нет, лишает человека ощущение безопасности и создает для него тревожную и неприятную ситуацию. В случае с Валерией Володиной так и было: становилось известно о ее перемещениях, и она не могла себя чувствовать в безопасности, где бы ни находилась.

Анастасия Седухина: В России сейчас очень много принимается законов относительно регулировки соцсетей, интернета и т. д. При этом в отношении киберхарассмента, онлайн-насилия пока что еще не так много регулировок. Но может ли быть такое, что профилактика насилия перерастет в цензуру? Где эта грань между профилактикой кибербуллинга, онлайн-насилия и цензурированием?

Юлия Островская: Под профилактикой мы обычно понимаем информирование, обучение, просвещение, а под цензурой — строгие запретительные меры. И как раз профилактика разъяснения, широкая общественная дискуссия, какие-то специальные обучающие программы для сотрудников государственных органов, правоохранительных органов, для работников СМИ, которые пишут об этих проблемах, для социальных работников, обучение в компаниях на предприятиях для собственных сотрудников — это очень эффективно, это снижает качество подобных случаев и эффективно их предотвращает. Это, конечно, не является само по себе цензурой. А в том случае, когда мы вводим какие-то жесткие запретительные меры, нужно быть аккуратным и находить разумный баланс между свободой слова, свободой выражения мнения и охраной других людей, безопасностью и защитой от насилия.

Анастасия Седухина: Как вы думаете, насколько средства массовой информации сейчас уделяют внимание этой проблеме?

Юлия Островская: Средства массовой информации в последние годы гораздо больше внимания стали уделять этой проблеме, как и в целом проблеме насилия и гендерно-обусловленного насилия и харассмента. Для этого есть разные основания. Конечно, это и изменения в международном праве: на это стали серьезное внимание обращать на самом высоком уровне. Этому способствовали медийные случаи, когда известные люди говорили о таких проблемах. И, конечно, me too. И у нас была тоже сетевая акция «Я не боюсь сказать». Вот все это способствовало развитию публичной дискуссии, которая, как мне представляется, была очень полезная, и мы ее продолжаем сейчас. И СМИ, конечно, стали о этом говорить больше и, как мне кажется, стали об этом говорить иначе, не всегда преподнося это просто как такие громкие или хайповые темы, но говоря об этом как о серьезной проблеме, которая требует решения.

Анастасия Седухина: А как вы думаете, какие наказания за онлайн-насилие уже можно было бы ввести сейчас?

Юлия Островская: У нас есть административная ответственность за оскорбления, например, которые можно применять. Можно было бы ввести понятие харассмента и киберхарассмента и тоже установить административную ответственность за такие правонарушения, которая могла бы применяться чаще, чем это бывает с уголовными наказаниями, либо эти действия не всегда бывают настолько серьезными, чтобы требовали именно уголовной ответственности. Ну. и, конечно, как мне представляется, вообще первый, самый простой шаг, который можно было бы сделать, — это подобное регулирование и дисциплинарная ответственность на уровне компаний. Это то, что зависит от нас самих, для чего нам не нужно ждать никаких законодательных изменений. И уже сейчас и профсоюзы, и работодатели обладают такими полномочиями: либо коллективно-договорное регулирование такое принимать, либо просто локальные акты для того, чтобы и предотвращать такие случаи, и привлекать к ответственности виновных лиц.

Анастасия Седухина: Как такое регулирование на разных уровнях могло бы помочь в решении проблемы гендерного дисбаланса?

Юлия Островская: Это как раз напрямую связано с решением этой проблемы, потому что это делает и работу, и жизнь женщин безопаснее, не допускает таких ситуаций, которые приводят к экономическим сложностям, к изоляции, к психологическим сложностям. То есть женщины могли бы реже менять или оставлять работу по этим причинам, больше использовать общественное пространство, интернет, публично высказываться, не опасаясь негативной реакции, не опасаясь преследований, понимали бы, что в этом случае у них все-таки будет защита, что это не будет настолько реальной и неизбежной угрозой для них. Хочу добавить, что в России женские правозащитные организации очень много этим занимаются, и наши коллеги, которые довели эту историю до Европейского суда, женщины-юристки и другие организации очень активно работают в этом направлении и предлагают рекомендации в отношении решения проблемы насилия, включая разные аспекты, в том числе и онлайн-насилие. Что мы можем сделать? Поддерживать повседневную работу этих организаций, подписываться на донаты. Можно в интернете посмотреть организации, которые работают в конкретном регионе, локальные инициативы поддерживать.