«Все боятся зимы» Жительница Мариуполя покинула город в апреле и вернулась в сентябре. Она рассказывает, как он живет

Юлии 47 лет, она родилась в России, но всю жизнь прожила в Мариуполе, работала портнихой на дому. У нее есть муж, сестра, родители-пенсионеры. В марте они всей семьей сидели в подвале своего дома и боялись подняться в квартиру за водой. В апреле уехали в Россию, где жили у родственницы в Брянской области — впятером на веранде частного дома. Родители Юлии не могли получать пенсию в России, сама она, как и муж, не могла устроиться на работу без документов — и в июне они поехали в Мариуполь на разведку. А в сентябре семья вернулась домой окончательно.

«Гласная» публикует монолог Юлии о том, как живет Мариуполь.

Счастливый человек

У меня левый берег, восточный. [В марте] у нас там воды не стало, света не стало еще раньше [чем в других районах]. Мы поехали в центр города к маме мужа — там еще жизнь была. Пару дней было ничего, потом то же самое. Бомбили, танки [стреляли]. Мы спустились в подвал соседнего дома, где просидели 10 дней, там было 250 человек. Пару дней было так, что мы не могли даже подняться воду поставить закипятить.

Потом у нас закончились вода и еда, и мы в конце — одна картошка в день и полстакана воды. Я больше всего боялась, что с родителями не дай Бог что случится и придется их хоронить во дворе. У нас одна женщина в подвале умерла, просто шла и свалилася. Ее завернули в простыню — тогда был март. Обстрелы — мы не могли даже ее поднять [из подвала]. Потом на лавочке [лежала], потому что промерзла земля.

Я родителей не бросила, маме 80, папе 82. И кот семь килограммов. И вот это все с котом — песок, его еда. Вещи никакие не взяли. Так что я счастливый человек: у меня все выжили.

Выехали мы числа 18-19 марта на Запорожье. И там нас уже автобусами вывезли на Ростовскую область — 23 марта мы пересекли [границу с РФ]. Я была в Брянской области у тети у родной со своей семьей: мама, папа, муж, сестра.

[Летом] мы решили машину забрать из Мариуполя — кабриолет, стекол нет [после обстрелов]. Ездили 17 июня.

На въезде [были] скелеты от домов, ужасный запах мусорки и трупов.

Жили мы у соседки, потому что наша квартира вся в осколках мельчайших. Окна затянули, а убирать — ни воды, ни электричества, там только пылесос надо.

Я увидела Мариуполь: он живой, он раненый, но не мертвый. Я хуже представляла.

Торопятся сдать

[Насовсем] я приехала 10 сентября. Сейчас все завалы с трупами уже разобрали, но есть еще частные сектора, до которых пока не добрались, и там еще кладбище.

Я конкретно знаю людей, которые в частном секторе рядом со мной все еще под завалом. Дотуда еще не дошли. Они в своем доме в подвале лежат. Там молодые были, и с ними ребенок. Ребенка услышали и вытащили, а те уже все. Под завалами так и лежат.

В глухих районах, говорят, вообще еще «азовцы» прячутся, там находили растяжки. Это такая проволочка со взрывчаткой, если ты о нее спотыкаешься, ты взрываешься. Рассказывали те, кто там живет.

В любом случае, я думаю, в наших частных секторах трупов еще достаточно. Город-то большой.

Я не знаю, сколько тут надо строительных бригад, чтобы это все расчистить.

На вид новые дома красивые, райончик кукольный, просто прелесть. И газоны там, и детские площадки. Блоками везут, с ванными готовыми, с этим со всем. Еще зависит от того, какой подрядчик: Москва или Питер — это хорошо, Тула — не очень. У нас Рязань будет. И так все быстро — много большегрузов и строительной техники, каждый день что-то меняется. Видно, к холодам торопятся сдать объекты.

«Ну что я, пойду за этот телевизор?»

Мы на машине ехали — муж, мама, папа и сестра. Мы получили российские паспорта, а фильтрации для россиян нет. Все уже думают: «Ну потерпим, ничего страшного».

Проводят свет, воду, но есть не у всех. Школы и садики восстанавливают. Очень много техники и рабочих российских. Но… цены в полтора-два, а то и в три раза выше российских, власти местной нет, обратиться не к кому. Очереди везде сумасшедшие. В банкомате снять деньги мы были 80-е в восемь утра, везде списки. Просто купить сим-карту — надо простоять полдня, и так все. Я не знаю, откуда столько людей и где они живут, в округе все разбитое.

Город без управления. Я не вижу никакого управления. Как и полиции. Если в России она есть, даже ездят патрули, то тут я не видела полиции. Ездили и по встречке, и везде. Вообще уже обнаглели. Потом, через пару недель, вижу, что полиция остановила, штрафует, ну, ура. Хоть как-то начали работать. Полиция вообще военная, ВАИ — военная автоинспекция. В основном, это на дорогах. А полиции как таковой… Ну, ездят там машины, я не знаю.

[Администрация в городе] какая-то есть, очередя там сумасшедшие. В основном все пишут заявления об ущербе имуществу. Я не писала и не пойду. Ну что я, пойду за этот телевизор, е-мое? Бог с ним.

За утерю имущества у нас 30–100 тысяч [рублей] дадут вроде как, по утерянному жилью, если не хочешь получать [новое], — 35 тысяч [рублей] квадратный метр. Дают сертификат — и можешь купить жилье на территории ДНР. Но это все с нового года, не знаю, как это все будет.

Не хватает интернета, банков, связи. Катастрофически. С интернетом вообще никак — фото загрузить не могу, только возле вышки. По городу тоже нет, с интернетом просто беда. Связи тоже нет, я удивляюсь, как вы дозвонились. Нет связи, и все.

Пьянство — это что-то страшное. Очень спился народ, прямо очень.

Мариуполь пил, но не так. Сейчас это поголовно.

Даже на лица смотришь, особенно женские… такое, чтобы человек нормально выглядел, редко встретишь. Либо пенсионеры, либо алкоголики. Пьяные идут по улице.

Я удивилась, что у нас пенсионеры в доме, по 70–80 лет, пьют. Такого раньше не наблюдалось. Непьющих нет, даже те, которые не пили, начали пить. Бухают и воруют.

На ночь подъезды нужно закрывать. Один раз не закрыли — обнесли квартиру в нашем подъезде.

[В нашей квартире] рылись. И как мне сказали, соседи, скорее всего, свои, алкоголики местные. А вынесли список большой вещей, у мужа забрали все абсолютно. У меня вещи специфические (я портниха), может, поэтому не стали мои вещи брать. Хорошую посуду всю позабирали, утюг там, мультиварку, кастрюли хорошие — новое забрали все. Мебель как могли унести, я вообще не представляю. Это алкаши, наверное, какие-то. Я не знаю, как с ними бороться. Никто же в полицию не обращается, потому что это бесполезно. Если бы [полицейские] ездили по ночам, такого бы не было, поймали бы, наказали.

«Прокладки не купишь»

Хотя чего их ловить? Есть же блошиный рынок. Тянется вдоль дороги на пару километров — там продают все, что наворовали. Утюги в ряд, замки выкрученные, ручки бэушные с дверей, техника, какие-то вазочки, постельное, лаки для ногтей, лампы — все-все. Самая настоящая барахолка. Понятно же, откуда это. Могла бы полиция подойти и сказать: это вообще что и откуда?

Все понимают, что на этих рынках все ворованное, но никто об этом не говорит. Мы как-то спокойно относимся к этому, называем это рынком мародеров. Единственное, я не понимаю, где добро из магазинов, которые обнесли. У нас были магазины, «Ева», «Красная цена», там парфюмерия, всякое такое. Обнесли же замечательно, те же люди, которые в Мариуполе остались.

Дорогие магазины тоже обнесли — город же был не бедный, магазины соответствовали. Знаю людей, которые по четыре — шесть шуб тащили из магазинов. Где они? Этого ничего нет. Говорят, это по гаражам хранят. У кого какой магазин рядом был, тот то и унес.

Это все покупают: людям же в чем-то ходить надо, тем же погорельцам. Это у меня все на месте. А погорельцам даже одеться не во что, они покупают бэушное — обувь и вещи. У них без выбора. Да и те же утюги берут. В магазинах техники еще нет, ее не купишь. Даже краску для волос и прокладки не купишь. Эти магазины еще не открылись. Появился бы «Магнит» или «Пятерочка», полегче было бы. Сейчас торгуют частники.

Вещи дорогие, а хорошего ничего, ширпотреб страшный и обувь страшная, дешевого вида. Одеждой это сложно назвать. Какой-то страшный спортивный костюм — 4500. Ткань дешевая, синтетическая. Там совсем беда. Шапочки были по акции — 400 рублей. Ну, это просто печаль, а не шапочки.

Выглядят люди прямо плохо. Видно, что кто-то отдал, пальто какие-то допотопные.

Одеться у нас нереально сейчас совсем. Я все из России привезла — и кучу косметики, и прокладки. Но я же не на год взяла, ну на два месяца, на три.

Появились ярмарки раз в неделю с более-менее адекватными ценами — кетчупы, майонезы, соусы, колбасы от производителя. Колбасу можно за 275 рублей купить, раньше по 550 была самая дешевая. Какой-то трикотаж. По ярмаркам закупиться можно. [Говорят], производство ДНР у нас все.

«Вот-вот, на этой неделе или на следующей»

Коридор у нас в идеале, а потолки на кухне вообще порванные, двери побитые. Мародеры прошлись — и двери в хлам. Газа в доме нет. [Соседи] баллоны купили. Сейчас есть электричество, но 168 Ватт. Борщ полдня варить на электрической печке.

Мы сейчас в доме у моего племянника живем — муж, мама, папа, я, сестра. У нас окон нет, пленкой затянуты, но холодно уже и слышимость [высокая]. И так почти у всех в Мариуполе, потому что почти у всех стекла полетели.

Вот поэтому все и боятся зимы. Этот март еле пережили, было до минус 10, у многих обморожение конечностей было. Поэтому еще много поумирало.

Мы не ставили окна, потому что не знали, под снос дом или нет. А теперь узнали, что в доме будет капремонт и нам поставят окна бесплатно и батареи, у нас батареи все порваны от ударов. Капремонт начнется, как нам сказали, вот-вот, на этой неделе или на следующей. Полгода ничего не было — только заваливали строительным мусором.

«Из местных в основном пенсионеры»

Сейчас одинаково что мужчин, что женщин. Работы полно для мужчин, из России к нам едут на заработки. С мобилизацией [здесь] пока никак, по официальным источникам, [обещали] никого не трогать. Военных видим — по рынку ходят, чего-то покупают. Много россиян рабочих, а из местных в основном пенсионеры. Молодежь вся уехала — работы-то не было вначале.

Приезжих много. Треть — российские номера с разных регионов. С Москвы много, с Ростова.

Мужчины при деле, женщины, не знаю, чем занимаются. Муж одного своего знакомого встретил — он пластиковые окна вставляет. Другой на гипсокартоне [на установке гипсокартонных конструкций в строящихся домах] 80 тысяч получает, третий 100 тысяч получает [тоже за работу на стройке]. Причем ты идешь устраиваться — и сразу, на следующий день, выходишь. Хочешь на пластик — пожалуйста, хочешь водопроводчиком — замечательно, разнорабочим тоже возьмут.

Женщинам, конечно, сложнее — торговля разве что, на рынке я их вижу. Если физически выносливая — шпаклевщицей. Вся работа на стройке — школы отстраивают, садики, асфальт кладут. Парикмахерская у нас только одна открылась, а раньше на каждом шагу были. Какие-то администрации, банки, но их тоже очень мало: один в районе на 100 тысяч человек. Школы еще не открыли: одна работает и одновременно ремонтируется, все в плачевном состоянии.

У меня с работой никак, я не знаю, когда она пригодится. Я даже машинки свои швейные оставила в Брянской области. Потому что, когда мы ехали сюда, здесь не было ни электричества, ничего.

Нитки стоят 50–70 рублей за маленькую катушечку. Тут шить пока нереально, я ничего не могу купить. Ножницы у меня украли хорошие, профессиональные, утюг хороший. И клиентов принимать негде.

Понятно, что в городе некомфортно. Но у города есть перспективы. У нас у племянника свет провели, сделали качественно, из Тамбова электрики были. Не оставляют город… Тяжело, конечно.

У меня надежда на весну, что что-то изменится. Из моих клиентов никого не осталось, все поуезжали. Я могла бы им высылать одежду, если бы почта работала, но почты никакой нет. В Украине я продавала вещи через интернет, ткани заказывала только через интернет, а тут и интернета нет. Тупик.