«Зачем ты поехал? Кто тебя просил?» Почему заключенные, не горевшие желанием идти в ЧВК, вдруг обрывают общение с близкими и отправляются на фронт?

С лета ЧВК Вагнера вербует заключенных в колониях строгого режима. Сначала это делалось тайно, потом владелец компании «Конкорд», «личный повар Путина» Евгений Пригожин (много лет до этого отрицавший свою связь с ЧВК) признал как создание группы Вагнера, так и отправку заключенных на фронт. В соцсетях было сломано много копий в разговорах о том, насколько этично предлагать людям «искупить преступление кровью». Однако там, в соцсетях, практически не слышны голоса жен и матерей тех заключенных, которые присоединились к ЧВК. Голоса тех женщин, которые годами ездили на свидания, возили передачи, нанимали адвокатов, бросали деньги на телефон сразу всей камере — а потом через третьи руки, в самую последнюю очередь узнали, что муж или сын уехал «сражаться с фашистами».

«Гласная» рассказывает о женщинах, чьи близкие не сообщили им о том, что собираются присоединиться к ЧВК Вагнера.

«Глупость сделал, когда согласился»

«У кого родственники уехали из N-ской области?» — пишут женщины из Ленинградской, Рязанской, Тульской, Нижегородской, Свердловской, Волгоградской, Ульяновской — список можно продолжать и дальше — областей.

Первые сообщения о поисках «уехавших» появились в группах родственников сидельцев в телеграме и во «ВКонтакте» еще в июле. Если пролистать записи, то можно почувствовать, как нарастала эта лавина. Сначала вопросы об отправке в Украину возникали лишь изредка — в комментариях одногруппники даже оскорбляли авторов таких постов и просили «не постить фейки», ведь «кто зэкам оружие даст, вы идиоты, что ли?» Потом сообщения от отчаявшихся мам, сестер и жен стали появляться все чаще и чаще, и уже все меньше и меньше оставалось сомневающихся в реальности вербовки. Сейчас тюремные группы практически каждый день кого-то разыскивают.

Среди спрашивающих немало тех, кто узнал об отправке мужа, брата или сына в самый последний момент — или не узнал вовсе. Вот только несколько сообщений — эмоциональных, путаных, не всегда понятных. Их авторы отказались говорить с «Гласной». Орфография и пунктуация сохранены.

«У меня брат уехал, но лично мне ничего не успел сказать, звонил с Яблоневки 03.07, но я пропустила вызов. Потом его мама мне позвонила 12.07 и сообщила, что он звонил ей с ростовской области. Я написала обращение на сайте ИК-7, а также им на электронную почту — молчат, уполномоченному по правам человека (они пока прислали промежуточный ответ о том, что направили запрос в ИK-7), сегодня написала в прокуратуру РФ, в прокуратуру СПб, в военную прокуратуру, вчера в полицию заявление подала (в полиции дежурный сказал, что звонил в ИК 7 и они подтвердили, что да, были этапы на Краснодар — совпадение? Не думаю.)».

«Сын позвонил по связи зонателеком в понедельник. И вроде бы чуть ли не в пятницу отправление. По договору на полгода и потом полная реабилитация. Отговаривать поздно, специально сказал впритык перед отъездом».

«Сегодня ночью из ФКУ ИК-14 Нижегородская область вывозят заключенных кто дал согласие служить по контракту в ЧВК Вагнер! В том числе и мой муж! Кто то может дать совет что делать чтоб его не забирали! Он говорит что уже сейчас нельзя отказался, так как подписаны бумаги! Куда обращаться? Человек сидит всю жизнь, не особо понимает что там происходит! Срока осталось 7 месяц! Некого не предупредили, не жену не родственников! Глупость сделал когда согласился на это! По состоянию здоровья он не годен! И я не готова терять любимого человека! Поэтому и спрашиваю у вас здесь совет!»

Читайте также «Если бы это было законно, я бы сидела тихо

И молилась». Что делать, если твоего мужа из тюрьмы забирают в Украину

Лидия (имена всех героев изменены. — Прим. «Гласной») из Марий Эл ночью кладет телефон рядом с собой, никогда не ставит на «беззвучку». На все звонки отвечает сразу же: вдруг это сын Андрей.

Лидия рассказывает: у Андрея «жизнь очень сладкая была, не знаю, чего ему не хватало». Были жена, ребенок, отдельная трехкомнатная квартира (ее Лидия уступила сыну, а сама уехала за город), работа на мебельном складе. А потом Андрей «случайно выпил» и украл ноутбук у собутыльника, дома у которого они в тот день собрались.

Жена обворованного товарища обратилась в полицию. Лидия, узнав о случившемся, пыталась замять историю деньгами — но «жена у него такая злая», денег не взяла и заявление не забрала. В 2020 году Андрея осудили и отправили в колонию-поселение.

Лидия говорит, что его приговорили к полутора годам заключения. На самом деле к трем — но женщина этого, кажется, не знает. Я сверяю эмоциональный рассказ Лидии с сухими текстами судебных актов с портала ГАС «Правосудие». До определенного момента все сходится. Вот только выясняется: еще до истории с ноутбуком Андрей уже был судим — тоже за кражу из чужого дома, тоже в состоянии алкогольного опьянения, только в тот раз — телефона. Его осудили на два года условно с тремя годами испытательного срока. Как раз во время испытательного срока Андрей и украл ноутбук.

За последнюю кражу ему действительно дали полтора года, как и говорит Лидия. Но при этом отменили условный срок за первое преступление и по совокупности приговоров назначили три года колонии-поселения.

Лидия, рассказывая о преступлении сына, несколько раз повторяет, что «раньше у нас никогда ничего такого не было». Чувствуется: она не врет. Просто не знает. Кажется, про условный срок Андрей матери не сказал.

На этом история могла бы и закончиться: заключенных на фронт набирают из «строгачей». Останься Андрей в поселении, он, отбыв срок, вернулся бы домой, к матери, жене и дочери, и сейчас едва ли оказался бы в Украине.

Но вышло по-другому, потому что, отсидев год, в конце 2021-го Андрей сбежал вместе с приятелем. Судя по данным ГАС «Правосудие», они попросту отвлекли внимание конвоиров и уехали из колонии в город на такси. Пробыли на свободе чуть меньше двух часов, но все равно заработали себе на новую статью, «Побег из места лишения свободы», к тому же совершенный «группой лиц по предварительному сговору». Наказывается такое принудительными работами на срок до пяти лет либо лишением свободы на тот же срок.

«Их поймали в этот же день. Даже не то что поймали — они сами вернулись. Мне позвонил начальник колонии, говорит: “Если ваши ребята возвратятся, им за это ничего не будет”. Я еще не поняла: “Как? Откуда?” Потом звоню сыну, он телефон берет сразу, говорю: “Возвращайтесь, так вам лучше будет”. Они далеко не успели уехать. Нашему дали три года, а тому мальчику, который агитировал его, всего год с чем-то. Того отправили в обычную тюрьму, а нашего — в строгий режим», — рассказывает Лидия.

Мотивацию сына к побегу она толком не поняла, но осуждать не стала.

«Он такой человек у нас, очень добрый. Может, надоело ему сидеть или еще что. Мы его спрашивали: “Все нормально?” — “Все нормально”. Родительница человека, с которым он сбежал, даже заявление писала, как будто там издевались охранники. Мы не писали, не связывались с этим делом», — говорит она.

«Тетя Лида, у вас сын уехал»

После побега Андрея перевели в колонию строгого режима. Летом 2022 года туда приехал человек, который был «чудовищно похож» на Евгения Пригожина (так пресс-служба «Конкорда» изначально описывала вербовщика, который вел набор заключенных на фронт).

Смотрю на фотографии сына Лидии в соцсетях: длинное узкое лицо, уши торчат в разные стороны, хрупкие плечи. Общее ощущение уязвимости и беззащитности. Под одной из фотографий комментарий Лидии: «Улым (сын), я так тебя люблю».

Еще летом Андрей как-то позвонил и сказал ей: «А я на Украину поеду, наверное». И почти сразу же: «Да какая Украина, ма, я шучу». Тогда еще ролики с вербовкой из колоний не разлетелись по всему интернету, и Лидия подумала, что Андрей и правда пошутил. Позже Лидия и Елена, жена Андрея, поняли, что уже тогда, летом, в колонии, скорее всего, начался набор заключенных.

Елена приезжала к нему на длительное свидание за две недели до того, как с Андреем пропала связь. «И даже ей ничего не сказал! — сетует Лидия. — Единственное: просил хорошую сумку дорожную. Она не поняла для чего».

В середине сентября Андрей и еще около 70 человек из его колонии уехали на фронт. Лидия узнала об этом, когда ей позвонили «мальчишки» из колонии. Ее телефон был у нескольких заключенных, знакомых Андрея. Ей звонили, если у сына что-то случалось (один раз Андрея забрали в больницу с желудком) — да и просто попросить положить денег на телефон.

«Я таких людей очень жалею. Им что-нибудь надо — я обязательно куплю колбасу или сигареты. У них родных нет, жалко — не могу. Они звонят: “Тетя Лида, на сотовый не положите, пожалуйста?” Положу», — объясняет Лидия.

И вот в тот день ей позвонили со словами: «Тетя Лида, у вас сын уехал». Лидия бросилась звонить начальнику колонии:

— Где мой сын?
— Как где? Здесь!
— Вот я приеду, попрошу короткое свидание, и где вы мне его возьмете?

На том конце бросили трубку.

Через неделю после отъезда Андрей сам позвонил матери с незнакомого номера с кодом +380 (Украина, самопровозглашенные ДНР, ЛНР). Сказал, что две недели будет длиться обучение, потом — «линия соприкосновения». Еще сказал, что любит ее, жену и дочку.

«Я расплакалась, и все. У меня истерика началась капитальная. Я ему говорю: “Зачем ты поехал? Кто тебя просил?” А он: “Мам, все нормально”. Но у него голос был не такой, как обычно. Не радостный. Такой усталый, как будто у него сил нет. Я мама, я чувствую. Он говорит: “Мам, вообще никуда не звони, ничего не делай, никуда не обращайся, ты мне только хуже сделаешь”. Тут кто-то рядом с ним кричит: “Все, три минуты” — и связь обрывается. Но я перед отбоем успела у него спросить: “Ты еще будешь звонить?” Он ответил: “Раз в месяц”», — вспоминает Лидия.

С тех пор Лидия спит с включенным телефоном. Андрей оформил на нее доверенность, Лидия говорит, сначала не поняла зачем. Растерялась: «Чего на меня, а не на сноху?» И тут же сама объясняет: «Он мне больше доверяет. Всю жизнь доверяет».

Когда Лидия стала общаться с родственниками других уехавших на фронт заключенных, она узнала, что семьям положены денежные выплаты. Но ее разговоры о деньгах в общем чате возмущают.

«Девчонки там пишут про какую-то зарплату. Такие вещи неприятные. Не надо нам. Какая зарплата вообще? Живой бы вернулся! Мне никакие деньги не нужны! Я себе уже места не нахожу. Он у меня единственный ребенок, — Лидия плачет и снова повторяет. — Я себе уже места не нахожу».

Ее сын не служил. Получил отсрочку из-за здоровья матери: у нее сердечная астма, вторая группа инвалидности. Как раз во время призыва она попала в реанимацию, сын как опекун остался с ней.

«Некоторые мальчишки ведь женам и мамам звонили, говорили, что поедут, настраивали на это. А наш нет. Даже снохе — нет, — сокрушается Лидия. — Почему он так сделал, почему мне ничего не сказал? Я бы его отговорила. Лучше было бы посидеть. Мы все читаем, читаем, а там все гибнут, гибнут, гибнут! Я сейчас интернет не открываю, потому что не могу больше. Мне кто-то скажет что-нибудь, я реву. Ну неужели за две недели можно научить человека автомат держать в руках? Не понимаю я этого. Я скоро с ума сойду. Больше не могу. Хожу и думаю, хожу и думаю про него только, фотографию смотрю целыми днями. Я бы и сама уже поехала! Уколы делать солдатам, еду варить, печь хлеб — мастер на хлебозаводе я была. Но поварихой меня никто не возьмет: там же проверяют здоровье — а так я бы уехала сегодня бы прямо».

Когда я спрашиваю, как она относится к происходящему, Лидия говорит: «Лишь бы все живыми пришли, как тут относиться? Конечно, против, кто хочет своих детей отправлять туда? И я бы так думала, даже если бы там моего сына не было. Все, кто там есть, они же чьи-то сыновья. Но ничего не поделаешь, значит, так положено, значит, нужно так. ***** есть *****. Кто-то же должен защищать Россию».

«Страх, бессилие и ужас не проходят»

Анна из Нижегородской области рассказывает, что муж Александр пообещал ей, что не уедет в Украину, а потом с ним пропала связь. В тот же день около ста человек выехали из колонии в сторону фронта — Анне об этом сообщили родственники других заключенных.

«Мы с ним разговаривали про эту тему — пойти добровольцем. Все равно же все на слуху было, я его умоляла ни на что не соглашаться. Он вроде как сначала сказал, что пойдет, потому что это шанс скорее выйти на свободу. Но так как срок маленький у него, мы пришли к выводу, что никакого смысла нет в этом, тем более УДО скоро. Потом, уже перед тем как связь пропала, сказал, чтобы я не беспокоилась, если вдруг не сможет долго позвонить. И пообещал вернуться домой живым и здоровым, что бы ни случилось. Прямо он мне не сказал ни разу, что согласился, только такими намеками», — рассказывает Анна.

Сначала она не хотела верить, что муж уехал, отправила заказное письмо в колонию. Оттуда пришел ответ: «Этапирован». Куда? Неизвестно. Через две недели после отъезда ей написал друг Александра из колонии.

«Сказал, мой муж добровольно, сам решил туда поехать, не нужно переживать, все будет хорошо. У моего мужа характер такой, он если вобьет себе что-то в голову, то вот хоть что делай, не остановишь, не переубедишь. Я много думала, почему он мне не сказал, наверное, не хотел, чтобы я лишний раз плакала, упрашивала. Все равно было бы бесполезно», — рассуждает Анна.

По словам Анны, срок у Александра небольшой — три с половиной года, из них год уже прошел. Они начали встречаться за полтора года до того, как Александр оказался в колонии, а поженились непосредственно перед тем, как тот отправился по этапу.

«С другом выпили, из чужой бани украли имущество, мой потом сознался. Какая-то старая техника, мелочь. Честно говоря, глупость несусветная, может, адреналина ему захотелось, нервы пощекотать, но это принесло нам очень много проблем. Сумму ущерба посчитали по стоимости новых товаров и дали ему три года. И вот теперь еще это! И все из-за такой глупости. Я его, конечно, не защищаю, он виноват, но, учитывая явку с повинной и оплату ущерба, можно было и лояльнее отнестись», — жалуется Анна.

Три года колонии строгого режима за банальную кражу тоже появились не просто так. Александр уже был судим, Анна не знает подробностей, говорит, «за финансовые махинации дали года три-четыре». Это случилось еще до того, как они начали встречаться.

Анне сложно сформулировать свое отношение к *****, она только несколько раз повторяет: «Мне просто хочется мира, и все». Говорит,

была уверена, что и муж таких же взглядов. Он никогда не выражал агрессию, не радовался успехам российской армии в Украине.

«Главное — мир во всем мире или хотя бы рядом с нами. И он так думал. Может, внутри у него и есть другая позиция, но я об этом не знаю. Вряд ли он ушел по идеологическим соображениям, думаю, были какие-то другие причины. Когда вернется, расскажет», — рассуждает Анна.

Она надеется, что через полгода муж будет дома — точного срока она не знает, но все родственники между собой говорят, что контракт у заключенных-вагнеровцев именно на шесть месяцев.

«Это страх, бессилие, ужас какой-то, и эти чувства никуда не уходят, просто немного притупляются, хотя пытаюсь думать о хорошем и настраивать себя только на хорошее. Просто хочется, чтобы кто-то сказал, что все хорошо, во всем мире мир и мой муж вернулся домой живой и здоровый», — заключает она.

После отправки в Украину Александр ей ни разу не позвонил.