Эффект Матильды Как женщины становятся лауреатками Нобелевской премии — несмотря на гендерные предрассудки

Марию Склодовскую-Кюри называли «помощницей мужа», а первооткрывательницу ДНК Розалинд Франклин — «воинствующим синим чулком». Первой удалось два раза стать лауреаткой Нобелевской премии, а Франклин так и не получила признания. Но оба примера свидетельствуют об эффекте Матильды — системной гендерной дискриминации в научной среде.

Специально для «Гласной» Анна Ефимова разобралась, почему среди нобелевских лауреатов так мало женщин, какую роль в этом играет забота о семье, медийность кандидаток и многовековые гендерные предрассудки.

«Воинствующий синий чулок»: историческая несправедливость

Когда в 1903 году Мария Склодовская-Кюри получала Нобелевскую премию, президент Шведской академии наук процитировал Библию: «И сказал Господь Бог: не хорошо быть человеку одному; сотворим ему помощника». Склодовская-Кюри стала первой лауреаткой премии, но разделила ее с двумя мужчинами: половину награды по физике получил Антуан Анри Беккерель, а четверть — Пьер Кюри, муж Марии.

Кюри открыла феномен радиоактивности и стала первой женщиной, которая получила степень доктора наук в области физики. Однако академики в начале XX века усомнились в ее заслугах — Пьеру Кюри пришлось лично убеждать членов Нобелевского комитета, что именно Мария инициировала исследования и запустила эксперименты, которые помогли разгадать феномен радиоактивности. И все равно без уничижительных ремарок на церемонии награждения не обошлось.

За последнее столетие отношение к женщинам в науке все же изменилось к лучшему. Согласно недавнему исследованию о гендерном распределении 141 международной премии в области науки, среди лауреатов в 2001–2005 годах было 6% женщин, а в 2016–2020-х — уже 19%.

Комитет одной из наиболее престижных наград — Нобелевской премии — с начала XXI века наградил больше женщин, чем за все прошлое столетие: 35 исследовательниц в 2001–2023 годах и 30 — в 1901–2000-х. Однако традиции, которые позволяют мужчинам доминировать в академических кругах, никуда не делись. Это касается и Нобелевской премии.

Номинировать кандидата на премию может ограниченный круг лиц — среди них, например, главы государств и профессора, то есть преимущественно мужчины. Только 12% членов национальных академий наук, у которых есть право номинировать кандидатов на награду, — это женщины. При этом мы даже не знаем, какой процент женщин номинируется на награду: ни имена номинантов, ни имена номинирующих не разглашаются в течение 50 лет.

Впрочем, даже достижение гендерного баланса не решило бы проблему само по себе. Согласно эксперименту, проведенному в 2012 году в Йельском университете, любой преподаватель, независимо от гендера и академического ранга, более предвзято относится к женщинам. Из-за предрассудков достижения студенток часто обходят вниманием, а сами исследовательницы получают меньше ресурсов и возможностей.

В 1953 году ученые из Королевского колледжа Лондона Джеймс Уотсон и Фрэнсис Крик предположили, что ДНК может иметь структуру двойной спирали. Спустя почти десятилетие они получают Нобелевскую премию по физиологии и медицине. На гипотезу ученых навели «знания общего плана, полученные из не опубликованных ранее наработок». Речь шла о снимках и расчетах, сделанных Морисом Уилкинсом и Розалинд Франклин. Позднее в своих мемуарах Джеймс Уотсон признал, что «Рози, конечно же, не передавала нам свои наработки — никто в колледже не догадывался, что сведения попали в наши руки».

Впоследствии родные Франклин признавали, что из ученой напрасно делают феминистскую икону и «забытую героиню»: это было не в характере Розалинд.

Однако Уотсон и Крик обошлись с ней действительно несправедливо: они не только сокрыли ее вклад в исследование ДНК, но и в мемуарах представили ее «воинствующим синим чулком». На работе Розалинд тоже чувствовала себя изгоем — в том числе потому, что в главную столовую колледжа в те годы пускали только мужчин. «Она так и не смогла стать полноценной частью лаборатории, чувствовала себя исключенной из общего процесса. В какой-то мере это сделало ее более колкой и жесткой, что только обострило напряженные отношения с коллегами», — вспоминала впоследствии сестра Франклин — Дженифер Глинн.

Образ Кюри тоже претерпел несколько трансформаций под давлением общественности. После смерти мужа ее осуждали за попытку завести новые отношения. К счастью, это не помешало ученой получить вторую Нобелевскую премию — уже единолично, на этот раз по химии. А уже посмертно исследовательницу представляли как скромную добродетельную женщину и даже мученицу, которая мечтала исцелять людей от рака. Хотя сама Склодовская-Кюри признавала, что делала все исключительно ради науки.

Вклад Склодовской-Кюри в науку был настолько значимым, что даже под давлением гендерных предрассудков она получила признание. Но сколько женщин так и остались анонимными «помощницами» и «ассистентками»? Этот феномен исследует американский историк науки Маргарет В. Росситер, которая популяризовала термин «эффект Матильды» — «систематическое отрицание вклада женщин в науку, умаление значимости их работы и приписывание трудов женщин коллегам мужского пола». Феномен назвали в честь суфражистки Матильды Джослин Гейдж, которая детально описала его природу.

Как отмечает Росситер, из исторической памяти стерлись имена выдающихся женщин-биологов, астрономов, ботаников, физиков и химиков не потому, что их не существовало, а потому, что «их присутствие в науке намеренно камуфлировали».

Эффект Матильды: меньше публикаций, меньше грантов

Одно из проявлений эффекта Матильды — это неравенство при выдаче грантов на исследования. Мета-анализ уже реализованных проектов показал, что у мужчин на 7% больше шансов получить грант, даже если проект оценивает коллектив, где поровну мужчин и женщин. История Каталин Карико — лауреатки Нобелевской премии по физиологии и медицине в 2023 году — служит этому доказательством.

Когда в 1985 году 30-летняя Карико узнала, что ее лабораторию в венгерском Центре биологических исследований лишают финансирования, она вместе с дочерью и мужем эмигрировала в США. В Пенсильвании, где Каталин обещали работу и финансовую поддержку, супруги не знали никого, и плана Б у них не было. С продажи семейного авто Карико выручила всего 1,2 тысячи долларов — этих денег едва хватило бы на обратную дорогу домой. Карико должна была добиться успеха любой ценой. Но сперва удача не была на ее стороне.

Каталин работала с генетическим материалом, который сообщает организму, как вырабатывать белки для защиты иммунитета. Она верила, что этот материал — матричную, или информационную, РНК (мРНК) — можно создать искусственным путем. Тогда бы молекулы мРНК, попадая в организм, синтезировали белок, который был бы запрограммирован на борьбу с конкретной болезнью.

Однако эксперименты один за другим заканчивались провалом. Карико потеряла финансирование, и в 1995 году ее понизили в должности. В общей сложности исследовательницу понижали четыре раза.

Формально ей отказывали в грантах из-за несовершенства синтетической мРНК — она вызывала сильный иммунный отклик, что не только «обезвреживало» саму молекулу, но также могло навредить пациенту. Коллеги Карико признают, что ее исследования в принципе не выглядели впечатляюще на бумаге и не меняли жизнь людей к лучшему здесь и сейчас — но это касается большинства исследований нобелевских лауреатов. Обычно они занимаются кропотливой рутинной лабораторной работой: у ученых нет времени публиковаться в популярных журналах, выступать с лекциями и строить «личный бренд».

По словам самой Карико, в этом заключалась ее проблема: «Как и многие ученые-иммигранты, я была никем».

Финансирование исследовательницам, а тем более иммигранткам действительно получить сложнее. Гранты распределяют в зависимости от ученой степени и наличия цитируемых публикации, часто важную роль играет медийность аппликанта.

Эксперименты Карико с мРНК долгое время были неудачными, поэтому статьи Карико редко цитировали. Она так и не смогла получить грант Национального института здравоохранения США — основного источника финансирования медицинских исследований в стране.

В целом у лауреаток Нобелевской премии в 1,6 раза меньше публикаций, чем у лауреатов. А чтобы получить сопоставимый грант или премию, статьи исследовательниц должны обладать более высоким индексом цитируемости — в 2,5 раза выше, чем у мужчин.

«В моей голове крутились мысли, что, возможно, я недостаточно хороша, недостаточно умна для такой работы», — рассказывала Карико.

Но биохимик понимала, что успешный эксперимент поможет ей получить признание. Ресурсы на исследование появились спустя пару лет и только благодаря случайному знакомству с коллегой, который заинтересовался ее опытами. Он поделился с Каталин собственным грантом, и та смогла продолжить работу над проектом.

Тем коллегой был иммунолог Дрю Вайсман. В 2023 году именно он разделит с Карико Нобелевскую премию по физиологии и медицине за изобретение технологии, которая легла в основу вакцин против COVID-19.

Успех в науке не равно успех в карьере

Вскоре после того, как в 2005 году Карико и Вайсман опубликовали первые результаты своего исследования, на рынок вышли фармкомпании BioNTech и Moderna, которые сделали ставку на лекарственные препараты на основе матричной РНК. А впоследствии разработки ученых позволили фармацевтическим гигантам в считаные дни создать вакцины против COVID-19 как раз на базе мРНК.

Научное сообщество все еще скептически относилось к исследованиям Карико и Вайсмана. Так, их исследования отказались публиковать ведущие академические журналы Science и Nature. А когда в 2013 году Каталин в очередной раз получила отказ в финансировании, она ушла из университета в BioNTech, куда ее пригласили заведовать исследованиями мРНК.

Уже после того, как вакцины против COVID-19 спасли жизни миллионов людей, Пенсильванский университет предложил Каталин вернуться и продолжить исследования.

Интересно, что Каталин все еще остается доцентом Школы медицинских исследователей Перельмана — за 34 года ее ученое звание не изменилось. И это не единственный случай, когда женщины получают Нобелевскую премию, не обладая степенью профессора. В целом женщины получают этот статус в 2,5 раза реже, чем мужчины с сопоставимым стажем, количеством публикаций и возрастом, и гораздо чаще остаются доцентами или старшими преподавателями на протяжении всей карьеры.

Лауреатки-гуманитарии за мир во всем мире

В сентябре The New York Times опубликовала колонку иранской правозащитницы Наргес Мохаммади под названием «Чем больше они нас запирают, тем сильнее мы становимся». Статья, которую авторка писала в тюрьме, вышла в канун годовщины женских протестов в Иране.

Читайте также «Если с головы слетел шарф — ты пропагандируешь проституцию»

История Лолы, которая сбежала из России от домашнего насилия и теперь помогает иранкам защищать свои права

«С 2012 года я трижды попадала в тюрьму Эвин из-за своей правозащитной деятельности, но никогда еще я не видела столько новых заключенных среди женщин, как в последние пять месяцев», — писала Наргес.

Через несколько недель после публикации 51-летняя Наргес, отбывающая срок по уголовному делу о «пропаганде против режима», получила Нобелевскую премию мира.

Именно Нобелевскую премию мира чаще всего вручают женщинам — за всю историю комитет определил 19 лауреаток. И пока это единственная номинация, где большинство победительниц (12 из 19) — гражданки стран Африки и Ближнего Востока, а не западных стран.

Интересно, что обладательницы премии мира, как правило, самые молодые нобелевские лауреаты. Более чем в 30% случаев (шесть раз из 19) премию мира давали молодым девушкам и женщинам в возрасте от 17 до 33 лет.

В то же время лауреатки по естественно-научным номинациям — это состоявшиеся женщины более старшего возраста, в основном исследовательницы из западных университетов. Четверть всех женщин-ученых, отмеченных премией с 1901 года, построила карьеру в США, а все три обладательницы премии по экономике — американки.

Таким образом, две трети женщин (40 из 64) получили Нобелевскую премию не за естественно-научную, а за гуманитарную деятельность в области литературы, экономики, а также правозащиты.

Доминирование университетов Глобального Севера в академической среде объясняется тремя причинами. Так, лидирующие по количеству лауреатов-женщин страны (США, Франция, Германия, Швеция) входят в топ и по расходам на науку.

Играет роль и отсутствие языкового барьера: английский в академических кругах необходим, а наиболее цитируемые и влиятельные научные журналы издаются как раз в США, Великобритании и Нидерландах. Наличие публикаций на английском в ведущих журналах повышает индекс цитируемости, а с ним — и шансы получить номинацию на престижную премию.

К сожалению, мы не знаем ни об одной исследовательнице точных и естественных наук из России, номинированной на Нобелевскую премию. Однако известно, что Анну Ахматову выдвигали на премию по литературе пять раз (в 1965–1966 годах), а Александру Коллонтай — девять раз (в 1946–1947 годах).

Согласно архивным данным, Коллонтай хотели наградить как первую женщину-посла в иностранном государстве, а также за дипломатические усилия по прекращению советско-финской войны. Об Ахматовой в открытом доступе в сети таких данных нет.

Академия или семья — женщин чаще ставят перед выбором

Исследование о причинах гендерного разрыва на рынке труда, за которое экспертка по истории экономики рынка труда Клаудия Голдин в этом году получила Нобелевскую премию, объясняет, почему женщинам так тяжело добиться успеха в науке.

Голдин изучала, как менялось положение женщин на рынке труда в США на протяжении двух столетий. Она выяснила, что в XX веке опыт прошлых поколений напрямую влиял на карьерный и жизненный путь женщины. Так, если ее мать не выходила на работу до тех пор, пока дети не повзрослеют, то чаще всего в будущем дочь поступала так же. В итоге миллионы женщин были отрезаны от рынка труда — и зарплаты не росли. Из-за этого гендерный разрыв в оплате труда мужчин и женщин в XX веке сокращался медленно. При этом женщина не могла выбрать или детей, или карьеру: общество в первую очередь ожидало от нее исполнения роли матери.

Эта тенденция влияет и на академическую карьеру молодых женщин. Согласно исследованию Королевского химического общества Лондона, если на первом курсе докторантуры более 70% студенток собирались посвятить себя академии после окончания учебы, то к третьему курсу желающих оставалось вдвое меньше. Одна из причин — отсутствие ролевых моделей: начинающие исследовательницы не хотят строить научную карьеру, потому что перед их глазами недостаточно примеров женщин, которые смогли добиться успеха. Для сравнения: почти 60% студентов-мужчин собирались продолжить карьеру в науке после окончания докторантуры.

Глобально только 30% исследователей естественных и точных наук в мире — это женщины. И, по логике Голдин, пока они в меньшинстве, гендерный разрыв в оплате труда сохранится.

Голдин также установила, что разрыв в оплате в основном возникает после рождения первого ребенка, когда женщины вынуждены сократить количество рабочих часов или сделать паузу в карьере.

Женщины по-прежнему несут большую ответственность за семью и детей. Возможно, поэтому по статистике лауреатки Нобелевской премии гораздо реже лауреатов выходят замуж и заводят семью.

Две лауреатки этого года — Каталин Карико и Наргес Мохаммади — родили детей на заре карьеры. Две другие — историк Клаудия Голдин и физик Анн Л’Юилье — бездетны. Впрочем, Голдин воспитывает роскошного золотистого ретривера по кличке Пико — у него даже есть страничка на сайте Гарвардского университета и премия за самый острый нюх.